Темнота и, должно быть, опухоли увеличили его тело до жутких размеров, руки казались огромными: стакан утонул в них, поплыл, остановился на уровне Савкиной головы, прижавшись к тёмной массе, не похожей на
человечье лицо.
Погода стояла прелестная; все кругом — зеленые деревья, светлые дома уютного города, волнистые горы, все празднично, полною чашей раскинулось под лучами благосклонного солнца; все улыбалось как-то слепо, доверчиво и мило, и та же неопределенная, но хорошая улыбка бродила на
человечьих лицах, старых и молодых, безобразных и красивых.
Чего мы там не натерпелись, каких бед-напастей не испытали; сторона незнакомая, чужая, и совсем как есть пустая — нигде
человечья лица не увидишь, одни звери бродят по той пустыни.
Неточные совпадения
Бритую хохлацкую голову и чуб он устроил: чуб — из конских волос, а бритую голову — из бычачьего пузыря, который без всякой церемонии натягивал на голову Павла и смазывал белилами с кармином, под цвет
человечьей кожи, так что пузырь этот от
лица не было никакой возможности отличить; усы, чтобы они были как можно длиннее, он тоже сделал из конских волос.
Пришлось на мой пай уголье обжигать; работа эта самая тяжелая; глаза дымом так и изъедает, а на
лице не то чтоб божьего, а и
человечьего образа не увидишь.
В песке много кусочков слюды, она тускло блестела в лунном свете, и это напомнило мне, как однажды я, лежа на плотах на Оке, смотрел в воду, — вдруг, почти к самому
лицу моему всплыл подлещик, повернулся боком и стал похож на
человечью щеку, потом взглянул на меня круглым птичьим глазом, нырнул и пошел в глубину, колеблясь, как падающий лист клена.
Серые страницы толстой книги спокойно, тягучим слогом рассказывали о событиях, а людей в книге не чувствовалось, не слышно было
человечьей речи, не видно
лиц и глаз, лишь изредка звучала тихонько жалоба умерших, но она не трогала сердца, охлаждённая сухим языком книги.
— Фазана посадил, — прошептал старик, оглядываясь и надвигая себе на
лицо шапку. — Мурло-то закрой: фазан. — Он сердито махнул на Оленина и полез дальше, почти на четвереньках. — Мурла
человечьего не любит.
Я остался в сенях, глядя в щель на двор: в сумраке утра натужно горел огонь фонаря, едва освещая четыре серых мешка, они вздувались и опадали со свистом и хрипом; хозяин — без шапки — наклонился над ними, волосы свесились на
лицо ему, он долго стоял, не двигаясь, в этой позе, накрытый шубой, точно колоколом… Потом я услышал сопенье и тихий
человечий шепот...
— Словно беременная баба, в самом деле! — презрительно и строго говорит Пистолет, и
лицо у него становится еще более кривым. — Только тебе и дела — зверем выть! Дай послушать серьезный
человечий голос!
Может быть, нарочно я
в
человечьем меси́ве
лицом никого не новей.
Я,
может быть,
самый красивый
из всех твоих сыновей.
Мужики неподвижны, точно комья земли; головы подняты кверху, невесёлые глаза смотрят в
лицо Егора, молча двигаются сухие губы, как бы творя неслышно молитву, иные сжались, обняв ноги руками и выгнув спины, человека два-три устало раскинулись на дне иссохшего ручья и смотрят в небо, слушая Егорову речь. Неподвижность и молчание связывают
человечьи тела в одну силу с немою землею, в одну груду родящего жизнь вещества.
— Что же вы молчите? — начал я. — Говорите, я слушаю вас! Ха-ха! Я ужасно люблю, когда люди с серьезными, солидными физиономиями говорят детскую чушь!.. Это такая насмешка, такая насмешка над
человечьими мозгами!..
Лица не соответствуют мозгам! Чтобы не лгать, надо иметь идиотскую физиономию, а у вас
лица греческих мудрецов!